Открытый вопрос: гайд по миру «новой этики» - Надежда Горшенина

Надежда Нартова, старший научный сотрудник Центра молодежных исследований и заместитель академического руководителя магистерской программы «Современный социальный анализ» НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст»:

— Я бы назвала «новую этику» процессом (именно процессом, а не конкретным феноменом) пересмотра правил и норм взаимоотношений во всех сферах жизни. В первую очередь, конечно, тех, которые касаются межличностной и гендерно маркированной коммуникации.

Согласна с тем, что этика постоянно меняется. Однако, когда есть некая конвенция, доминирующая и устоявшаяся норма, которой следует большинство, то при ее пересмотре можно говорить о появлении чего-то нового. Это не значит, что раньше не было тех людей, которые думали по-другому, или что не было сопротивления, но существовало некоторое принятие способа взаимодействия. В основном это, разумеется, касалось общения между мужчинами и женщинами: действовала позднесоветская практика коммуникации, связанная с особыми режимами понимания приватного и публичного, гендерной иерархии, сексуальности и индивидуальной автономии. Грубо говоря, шлепки, хватания за коленку или объятия на вечеринке, о которых никто не просил, считались нормами выражения внимания, проявления власти и производства маскулинности и феминности. Безусловно, всегда были те, кому такое не нравилось, но в целом это разделялось как норма.

Думаю, то, что происходит сегодня, — следствие многих процессов. Во-первых, это результат, как писали социологи Энтони Гидденс и Зигмунт Бауман, становления рефлексивного общества и индивидуализации. Во-вторых, это результат появления психотерапевтической культуры, которая подразумевает попытку контроля по крайней мере себя и своих границ, осознание внутренней отличности. В-третьих, это результат эмансипации и феминистского движения, то есть субъективации женщин, пересмотра их позиции в коммуникации и места в обществе.

Почему этика «новая»? Потому, что она связана с новым поколением, поколением 20—30-летних. Это не означает, что в этом процессе нет 40—50-летних: как мы помним, в движении #MeToo, например, участвовали люди совершенно разных возрастов. Но это проблематика, которую в первую очередь ставит молодежь.

Интересно, что молодежь, как правило, проблематизирована: она не такая, она не вписывается в какие-то нормы, она все нарушает. Вдруг выясняется, что сейчас ее нельзя назвать «плохой», так как молодые люди, в отличие от предыдущего поколения, к примеру, меньше потребляют алкоголь, статистически дольше учатся, отлично ладят с гаджетами (последнее во время пандемии оказалось очень полезным навыком). Молодежь не «плохая», однако она другая.

Прилагательное «новая» наделено позитивным смыслом. Молодежь не «пришла и все разрушила», но предложила пересмотр важных вещей, которые другие люди, тоже проходившие через явления позднего модерна, в принципе понимают, даже если им сложно изменить собственное поведение. Уровень доверия и уважения к молодым повысился, и потому остальные прислушиваются к тому, что они проблематизируют.

Таким образом, в обществе возникает идея «новой этики», то есть уважения границ, гендерно равноправной коммуникации, изменения иерархии, в том числе сексуальной, в которой доминирующая роль ранее принадлежала мужчине, а подчиненная — женщине. На мой взгляд, это хороший эгалитарный процесс.

Каковы особенности

«новой этики» и ее языка?

Оксана Мороз, доцент департамента медиа НИУ ВШЭ; кандидат культурологии. Автор «Блога злобного культуролога»:

— Один из важнейших столпов «новой этики» — интерсекциональность, то есть понимание, что разговоры об уважении к другим и о равенстве возможностей должны опираться на представление о множественности подходов к инклюзии. «Новая этика» — это в какой-то степени продолжение большой критической теории, только она была политико-академическим проектом, а сейчас все сильнее смещается в сторону активизма.

Здесь существует такая проблема: для того чтобы практиковать интерсекциональный подход, нужно, что называется, «выйти из своей коробки». К примеру, у меня есть гендерная и этническая идентичности, которые — я точно знаю — могут стать причиной для дискриминации. И понимаю, что способна уловить ее, даже если это затрагивает другого человека. Но я не особо сталкиваюсь, допустим, с эйджизмом, соответственно, он выпадает из моего интерсекционального поля зрения. Или, например, я, как и очень многие российские граждане, не соприкасаюсь с расизмом как он есть (скорее с этно- и ксенофобией), поэтому вещи, связанные с ним, тоже могу не видеть. Это естественные ограничения, которые проистекают из того, что мы обладаем как привилегиями в некоторых положениях, так и потенциалом для дискриминации нас самих в других.

Таким образом, чтобы стать по-настоящему интерсекциональным, нужно развить чувствительность в тех сегментах, в которых ты привилегирован. Это дико тяжело, потому что наше воспитание, социализация и все предрассудки базируются на имеющихся привилегиях. Даже если мы знаем, что они сильно мешают нам действовать по отношению к остальным равным образом, у нас все еще есть когнитивные искажения, которые смещают поведение. И поэтому каждый раз, наблюдая споры вокруг чего-то, что называется «новая этика», я вижу, как люди, только что стоявшие на либеральных или леволиберальных позициях, внезапно превращаются в людоедов по параллельному вопросу.

Вот хороший пример из практики. Люди боролись с реновацией в определенных районах, потому что им она казалась отчуждением их права на распоряжение частной собственностью (в общем-то, часто так и есть). По сути, это гражданская ответственность за городское пространство и признание себя политическими субъектами, что хорошо укладывается в новые этические параметры. А потом в те районы пришла петербургская «Ночлежка», которая захотела открыть штаб в Москве. И те же самые люди, которые вели митинги из-за реновации, выступили против того, чтобы рядом с детскими садами, школами и жилыми кварталами ходили — дальше цитата — «вонючие бомжи»4. Удивительная история, ведь если ты уже чувствителен к соблюдению прав, то по-хорошему должен понимать, что субъектами права по умолчанию являются все. Этот случай показывает, что нельзя быть выразителем «новой этики» на сто процентов: в каких-то моментах ты всегда будешь смещаться, потому что у тебя есть biases [‛предубеждения’. — Прим. ред.], которые не дают возможности посмотреть на все абсолютно отрешенным и инклюзивным взглядом.

Если упоминать какие-либо термины «новой этики», нет смысла, по-видимому, углубляться в частные понятия, которые работают в разных видах дискриминации. Достаточно сказать, что само слово «дискриминация» и, например, «угнетение» — понятия из «новой этики». «Толерантность», «инклюзия», «инклюзивное поведение», «инклюзивный язык» — это все тоже оттуда.

Дальше начинаются нюансы. Если мы говорим, к примеру, о дискриминации, то она бывает «позитивная», «обратная», «косвенная» и так далее. Эти понятия можно идеологически не принимать и спорить, есть ли вообще штуки, которые ими описываются, но сами-то слова существуют. Если же мы имеем в виду инклюзию, к ней тоже применимы разные подходы: вы можете делать ставку на то, что нужно максимально видеть различия, а можете, наоборот, использовать blind [‛слепой’. — Прим. ред.] подход и за счет этого выстраивать принятие всех. Кроме того, есть вещи частного порядка. Например, типы поведения, которые связаны с борьбой за «новую этику», вроде кэнселинга.

Наверное, базовым словарем «новой этики» оказывается словарь современной фем-оптики, причем далеко не всегда исследовательской, чаще активистской. Допустим, есть понятие «культура силы», у которого нет академического расширения, однако оно настолько часто встречается, что действительно кажется концептуально важной штукой. Также в словаре «новой этики» появляются элементы современного левого и скорее американского дискурса, в большей или меньшей степени радикального. Само по себе это не хорошо и не плохо, но необходимо понимать, что подобное работает в конкретном контексте. Условно говоря, те слова, которые можно найти в манифестах Black Lives Matter [‛Жизни темнокожих важны’. — Прим. ред.]5, контекстуальны, то есть они произносятся в связи с определенными событиями. Их перенос, скажем, на российскую почву видится довольно проблемным, потому что наши реалии сложно перекодировать в эти понятия.

Тем не менее составить общий словарь «новой этики» достаточно сложно, в том числе потому, что он будет